А утром я проснулся не от комариного писка (все комары куда-то вдруг взяли и подевались), а от рева мотора — сначала нарастающего откуда-то издалека, а потом и предельно громкого. Дизель, подумал я, судя по прерывистости звука. Встал, конечно, и вышел через сени на свежий воздух… а рядом с моей избушкой стоял БТР-60, он же ГАЗ-49… и даже и не просто 60, а 60П, что на языке разработчиков этого аппарата на славном Горьковском автомобильном означало «плавающий».

Люк вверху машины был открыт и из него торчала донельзя довольная физиономия психиатра Горлумда… ну да, того самого Генриха Готлибовича, который первым исчез из белого круга.

— Здорово, Петя, — весело сказал он, выбираясь из люка, — как жизнь молодая?

— Пока живой, — скупо ответил ему я, — а что это вы тут делаете? Вдали от психиатрической клиники и бункера с физическим стендом?

— То же, что и ты, — он спрыгнул с борта БТРа, сапоги его при этом ушли в болотистую почву сантиметров на пять, — выживаю в новых условиях.

— И как проходит выживание?

— С переменными успехами, — рассеянно ответил он, — ты вот что, Петя… забирай свои вещи и поехали.

— Нет у меня никаких вещей, — ответил я, — так что ехать я готов. Вот только куда?

— В одно теплое местечко — по дороге расскажу… залезай, — и он откинул боковой вход в БТР.

Я залез, какие тут другие варианты могли быть… внутри было сумрачно, тепло и воняло сгоревшими выхлопными газами. Готлибович забрался следом за мной и сел в кресло водителя.

— Вы тут один все функции что ли выполняете? — автоматически вылетел из меня такой вопрос. — И швец, и жнец, и на БТРах рулите?

— Жизнь заставила, — коротко обрисовал он ситуацию, — почти год уже я здесь обитаю, поневоле научился.

— Стоп-стоп, — притормозил я его, — вы же за десять минут до меня телепортировались из этого белого круга, какой год?

— Там очень сильный разброс получается, — пояснил он, заводя машину, — и по координатам, и по времени, мне вот лишний год выпал, пока ты не присоединился.

— Ясно, — уныло пробормотал я, хотя ничего особенно ясного тут не было. — А в какое хоть место мы попали-то? Не на Баффинову землю?

— Нет, не на Баффинову… бывал я, кстати, там — более унылого места на земле трудно придумать. Там, представляешь, только три региона — полярная тундра, береговая тундра и…

— Заполярная тундра? — опередил я его.

— Точно, откуда знаешь?

— В школе хорошо географии учили, — пояснил я, — до сих пор помню как звали учительницу — Фаина Георгиевна.

— Фаина-ФаинА, — неожиданно пропел Горлумд, — Фай-на-на.

Эта же песня лет через десять появится в репертуаре На-ны, пронеслось у меня в мозгу, откуда он ее знает, но вида я не подал, продолжил внимать его рассказам.

— И что еще вы там видели на этой Баффиновой земле? — спросил я.

— Снег и мороз, — ответил он, — больше ничего. Я ж там в марте побывал… нет, в июне-июле снег там даже тает… кое-где… но в целом холодрыга и безнадега. А мы с тобой сейчас находимся на севере полуострова Камчатка, в Корякском национальном округе.

— Не много лучше Баффиновой земли, — заметил я, — тоже, наверно, снег тут тает месяца на три.

— На четыре, — поправил меня он, — с мая по середину сентября тут даже ягоды кое-какие вырастают. Ну а рыба в реке и звери в тундре круглый год бегают, так что с голоду умереть здесь трудно. Ну а мы, кажется, приехали…

Он затормозил БТР возле длинного забора из колючей проволоки. Высокого, метра в три. А по углам этого забора стояли сторожевые вышки, на которых даже виднелись вооруженные какие-то люди. И точно приехали, с тоской подумал я, на зону меня сейчас определят, хорошо еще, если не строгого режима…

Глава 25

Два Петра

Два Петра набрались с утра

Я-второй открыл глаза после того, как дым немного рассеялся. И удивился — слева стояла та же самая экспериментальная бочка, из-за которой испуганно выглядывал Юра. А рядом с ним не менее испуганно жался Аркадий. Но второго меня не было видно нигде.

— Не сработала что ли ваша техника? — спросил я у них обоих, — точнее на половину мощности сработала?

— Ты откуда тут взялся? — совсем уже испуганным голосом спросил Юра.

— Как откуда… — не совсем понял я его вопроса, — из-за гермодвери пришел… а до этого меня сюда из Манилы привезли… дальше цепочку раскручивать?

— Какой еще Манилы, ты умом что ли тронулся? — произнес Аркаша и тут же добавил для Юрия, — у него точно крыша поехала, надо его в психушку отправлять.

— Стоп, — остановил его я, — давайте конструктивно, — и тут мне в голову пришла ослепительная догадка, которую я сразу же постарался подтвердить, — мы ведь на Камчатке, да? И сейчас 83 год, верно?

— Мы не на Камчатке, дружок, — угрюмо подтвердил все мои опасения Юра, — а в Нижнереченске, в бункере физического стенда 30 дробь 28. И год сейчас только 82-й, сентябрь месяц. Не, тебя точно надо геноссе Горлумду показать.

Так-так-так, сказал я сам себе, машинка на Камчатке таки сработала в штатном режиме и выкинула меня на год назад и на семь тысяч километров западнее. Ладно, будем приспосабливаться к новым вводным данным, а то ведь и правда в психушку сдадут.

— Не надо меня никому показывать, — быстро ответил я Юрику, — я просто тут на антресолях работал и не успел выйти из бункера, когда пятиминутную готовность объявили.

— Вот так-то лучше, — одобрил мой выбор Юра, — теперь можешь идти куда хочешь… кстати, твою игрушку я в ай-би-эмовские коды перевел вчера. С тебя четвертак и можешь забирать дискетку.

— Окей, я попозже зайду, — ответил я, а тут и гермодверь с некоторой натугой и лязгом откатилась в сторону, открыв проход в метр шириной.

За дверью никого не значилось, ни охранников с автоматами, ни геноссе Горлумда, и даже кадровых сотрудников ИПП в белых халатах ни одного не было. Я молча повернулся на каблуках и по узенькой бетонной лестнице поднялся в вестибюль института. В курилке, оборудованной в укромном уголке рядом с первым отделом, стояли и смолили Беломор (судя по запаху) двое — Шура из зала управления… ну который всегда все про всех знал… и мсье Ишаченков, комсомольский лидер и программист от бога или откуда там еще.

— О, Камак, — почему-то обрадовались они оба, а продолжил один Шурик, — давно тебя видно не было.

— Дела были, — хмуро ответил я, тут Ишаченков выкинул окурок в урну, бросил «увидимся еще» и скрылся в направлении пятого корпуса, Шура остался наедине со мной.

— Тебя Наумыч с утра ищет, — сообщил он мне, — зашел бы, а то нехорошо может быть.

— Зайду, — кивнул я, — куда ж денусь. А еще какие новости?

— Еще Бессмертнов тоже хотел с тобой поговорить, — добавил он, — и тоже срочно. И Нина с утра сама не своя какая-то ходит — побеседовал бы с подругой-то.

— А сегодня какое число? — неожиданно для самого себя задал я такой вопрос.

— Однако… — покачал головой Шура, — вечеринка вчера удалась…

— Не было никакой вечеринки, — пошел в отказ я, — просто забыл.

— Ну пятнадцатое, — выдавил из себя он.

— Сентября?

— Ну сентября…

— Спасибо, дружище, — пожал я ему руку и отправился сразу к товарищу Семен Наумычу — неприятные дела лучше не оставлять на потом, а более неприятного человека, чем наш завотделом, представить было сложно.

— Заходи, — гаркнул он в ответ на мой стук в дверь, — не бойся.

Он сидел, развалясь, в своем кожаном кресле, закинув обе ноги на подоконник — американец херов, подумал я, но вслух сказал:

— Добрый день, Семен Наумыч, искали меня?

— Конечно, искал, — он убрал таки ноги под себя, открыл какой-то ежедневник у себя на столе, что-то там подчеркнул или вычеркнул и продолжил, — ты, говорят, удачно вылечил супругу Бессмертнова?

— Было такое, — не стал спорить я, хотя деталей излечения совсем не помнил.

— У меня тогда к тебе большая просьба будет — посмотри мою супругу…