— Петя, — мягко возразила она, — я… то есть мы с Сашей к этому решению шли не один год, так что за пять минут ты меня явно не переубедишь. Помочь-то сможешь?

— А что, официальным путем не получается? — уточнил на всякий случай я, — не выпускают?

— Три месяца уже заявление лежит в ОВИРе, — ответила она, — ни да, ни нет не говорят. Завтраками кормят.

— Ладно, — вздохнул я, — попробую… но не удержусь еще от одного замечания — там ведь придется учить иврит и соблюдать шабат, справитесь?

— Как-нибудь, — сказала Миронова.

— Хорошо, договорились, сегодня же напрягу Цуканова, — ответил ей я. — Это все, за чем вы меня позвали?

— Все… хотя стой, еще одна тема есть — слышала краем уха, что ты с Джуной общался недавно. Это правда?

Я с трудом удержал себя от того, чтобы поморщиться.

— Общался… было дело — Андрей рассказал?

— Да, он. А что она тебе сказала? Если не секрет, конечно…

— Вообще-то секрет, — осторожно начал я, а потом мысленно плюнул, надо ж с кем-то поделиться своими проблемами, вдруг полегчает, — но вам как на духу скажу… диагноз она мне поставила…

— Нехороший? — уточнила Миронова.

— Хуже не бывает, полгода жизни она мне еще отмерила, потом накрываться простыней и ползти на кладбище.

— В Израиле очень хорошая медицина, так что у тебя еще есть время присоединиться к нам с Сашей.

— Спасибо за предложение, я подумаю. Только на Кубе медицина не хуже, — почему-то вспомнил я этот забытый факт.

— На Кубе тепло, — задумчиво отвечала она, — это тоже хороший вариант.

Когда я вернулся в родные, можно сказать, пенаты, то первым делом включил телевизор на ту самую программу, но кроме шумов в елочку, там ничего не транслировалось. Тогда я взял и набрал номер Цуканова, как-никак я ему услугу оказал, так что давай, дружище, расплачивайся — долг платежом красен, а не пересказом старых басен. Он ответил почти мгновенно.

— И снова здравствуйте, Георгий Эммануилович, — почти что пропел в трубку я.

— Ну здравствуй, если не шутишь, — ответил он самым серьезным тоном.

— На этот раз у меня к вам есть просьба — не откажите выслушать.

— Да, конечно, Петя, слушаю тебя.

— Лучше бы не по телефону, — признался я.

— Ты ведь на машине ездишь? — сделал он такой заход, — так подъезжай через полчаса к Савеловскому вокзалу. Поговорим, а заодно меня до дома подкинешь.

— Договорились, — ответил я, в очередной раз посетовав на отсутствие мобильников, с ними-то куда как проще было бы находить друг друга.

Прикинул в уме маршрут с Кутузовского на этот вокзал, да и собрался идти — пусть в Москве сейчас достаточно свободно на дорогах, но какие-то никакие пробки пока что не отменяли. Проще всего туда было бы добраться по Третьему транспортному, но увы, его пока даже в проекте не существовало. Так что только хардкор, только Садовое.

Его я одолел достаточно беспроблемно, разве что на светофоре возле МИДа постоять пришлось, но когда свернул на Новослободскую, вот тут встал серьезно, минут на десять. Слева по ходу движения у меня тянулось какое угрюмое краснокирпичное строение явно дореволюционного вида. Ба, вспомнил я через сотню метров и пять минут в пробке, это ж знаменитая Бутырка. Кого тут только не сидело, от народовольцев, стрелявших в царей и до Владимира Гусинского, главы группы Мост, это уже в новейшие времена. А еще тут бывали такие люди, как Маяковский, Дзержинский, Нестор Иванович Махно и Евгений Петров, соавтор Ильи Ильфа (это последний, правда, по другую сторону решетки, как надзиратель). Ну и Варлаам Шаламов с Сергеем Королевым тоже. Как говорится в народной мудрости, от сумы и от тюрьмы не зарекайся, подумал я, когда пробочка все же рассосалась.

А вот и указанный Цукановым вокзал, про который так мудро написал коллективный автор Ильф-и-Петров — «Самое незначительное число людей прибывает в Москву через Савеловский вокзал. Это — башмачники из Талдома, жители города Дмитрова, рабочие Яхромской мануфактуры или унылый дачник, живущий зимою и летом на станции Хлебниково». Добавлю от себя, что с него ездят студенты МФТИ, элитного московского вуза, расположенного на станции Долгопрудной.

Приткнул на стоянку после небольших поисков свою Волгу и вышел не привокзальную площадь. И где тут мне искать товарища Цуканова?

А вот и он, вот и он, наш цэковский почтальон. Цуканова я сразу опознал, он вышел из центрального входа в вокзал и целенаправленно устремился в мою сторону.

— Привет, дорогой, — сказал он мне при встрече, — супруге стало много легче, так что считай, что я тебе обязан.

— Хорошо, Георгий Эммануилович, — пожал я ему руку, — садитесь, а по дороге поговорим.

Он с некоторой опаской осмотрел мое транспортное средство, но слов никаких при этом не произнес — сел на пассажирское сиденье и сразу же пристегнулся ремнем безопасности, их вот только-только в Союзе ввели в обязательное пользование. А я тоже пристегнулся и лихо ввинтился в поток машин, готовясь развернуться возле комбината «Правда».

— Для нее хорошо бы повторный сеанс провести, — не стал форсировать разговор я, — назначьте время, приеду.

— Хорошо, о времени договоримся, — произнес он, — но у тебя, как я вижу, другие проблемы висят… рассказывай, не стесняйся.

— Вы как Иван Грозный, — польстил ему я, — на три метра вглубь видите… проблемы есть, целых две штуки. Начну с более простой.

— Давай уже, не томи, — ответил он, когда мы снова проносились мимо Бутырки.

— Знаете такой эстрадный дуэт, Миронова-Менакер?

— Ну конечно, кто же их не знает, — тут же вылетело из него, — «ваша мама пришла, молочка принесла»… а что с ними не так?

— С ними все не так, Георгий Эмманилович, — выбрал я нужную тональность разговора, — хотят эмигрировать в Израиль… просили меня поспособствовать…

— Тээээк… — затормозил Цуканов, — с этого места давай поподробнее — почему, зачем, что с их сыном будет после этого?

— Отвечаю по порядку заданных вопросов, — сказал я, выруливая на Садовое кольцо в сторону Триумфальной площади, — почему и зачем, это очень просто — с родственниками хотят воссоединиться, в Хайфе у них туча таковых имеется…

— Это отмазка, — поморщился Цуканов, — мало ли у кого из нашей творческой элиты нет родственников в Хайфе. Основная причина наверно в другом кроется.

— В корень смотрите, Георгий Эммануилович, — повторил я мантру про Ивана Грозного, — вырос у них здоровенный зуб на советскую власть… не дает им расти и развиваться типа…

— Ты меня извини, Петя, но это же бред собачий — уж кому-кому, но не им жаловаться на недостаток внимания от власти.

— Да я понимаю, что это бред… возможно даже и не собачий, а сивой кобылы. Но за что купил, как говорят в Хайфе, за то и продал… с маленьким гешефтом, конечно. Теперь насчет Андрея — он остается здесь и никуда не едет. Как там говорил классик марксизма-ленинизма — сын у нас за отца не отвечает. Да и за мать тоже.

— Ладно, я все понял, — буркнул Цуканов, когда мы заворачивали во дворы Арбата, — это дело надо обкашлять сам понимаешь где. Нет, они конечно не Белоусов с Протопоповым и даже не Ростропович с Вишневской, но люди все равно известные. Через неделю, скажем так, будет им обоснованный ответ. У тебя ко мне все?

— Не совсем, — ответил я, когда мы уже подрулили практически к его дому, — еще один маленький вопросик, касающийся лично меня.

— Давай, — скомандовал он, доставая из кармана пачку Севера (не ожидал я у него увидеть такие кондовые папиросы).

— Недавно я был в гостях у Джуны, — начал я.

— Это уже интереснее, — оживился он, — и что Джуна?

— Поставила мне нехороший диагноз, вот собственно и все.

— И какой, если не секрет?

— Не буду его озвучивать, Георгий Эммануилович, — твердо ответил я, — но срок жизни она мне отмерила в полгода. И еще добавила, что эту проблему я поимел скорее всего заодно со своим даром излечения…

— Тэээк, — вторично затормозил он, — и что дальше?